gototopgototop
ПАРТИЯ
ИСТОРИЯ
"В БОРЬБЕ ОБРЕТЕШЬ ТЫ ПРАВО СВОЕ!"

СОЦИАЛИСТОВ-РЕВОЛЮЦИОНЕРОВ

Бюллетень Центрального Комитета партии левых с.-р. (интер-тов) № 4

Апрель 1919 года.

[Сверху приписано рукой Мельгунова:
помещенное в №4 нелегальном бюллетене левых с.-р. (апрель 1919 г.). Относится это описание к тому времени, когда велись прения о правах и прерогативах Ч.К., о праве Ч.К. выносить смертные приговоры. Характерная картина, нарисованная пером очевидцев].

В.Ч. Комиссией последние месяцы убивалось без счета. В одну ночь 36 чел., в другую — 22, 20, 15, 12 — это почти еженощно. Какая-то вакханалия убийства шла в то время, когда велись прения о правах и прерогативах Ч.К. и Революционных Трибуналов. Торопились насытиться тем куском, который рвали из горла другие вороны. После того, как были отняты у Ч.К. права убивать без суда и следствия и постановлено передать право казни Революционным Трибуналам, до 36 чел. в вечер дело не доходило, но по десятку было и после постановления, 3—4 человека — это не в счет.
Каждую ночь, редко когда с перерывом, водили и водят смертников «отправлять в Иркутск». Это ходкое словечко у современной опричнины. Везли их прежде на Ходынку. Теперь ведут сначала в № 11, а потом из него в № 7 по Варсонофьевскому пер. Там вводят осужденных — 30-12-8-4 человека (как придется) — на 4-й этаж. Есть специальная комната, где раздевают до нижнего белья и потом раздетых ведут вниз по лестницам. Раздетых ведут по снежному двору, в задний конец, к штабелям дров и там убивают в затылок из нагана.
Иногда стрельба неудачна. С одного выстрела человек падает, но не умирает. Тогда выпускают в него ряд пуль; наступая на лежащего, бьют в упор в голову или грудь.
10—11 марта Р. Олеховскую, приговоренную к смерти за пустяковый поступок, который смешно карать даже тюрьмой, никак не могли убить. 7 пуль попало в нее, в голову и грудь. Тело трепетало. Тогда Кудрявцев (чрезвычайник из прапорщиков, очень усердствующий, недавно ставший «коммунистом») взял ее за горло, разорвал кофточку и стал крутить и мять шейные хрящи. Девушке не было 19 лет.
Снег на дворе весь красный и бурый. Всё забрызгано кругом кровью. Устроили снеготалку, благо дров много, жгут их на дворе и улице в кострах полсаженями. Снеготалка дала жуткие кровавые ручьи. Ручей крови перелился через двор и пошел на улицу, перетек в соседние места. Спешно стали закрывать следы. Открыли какой-то люк и туда спускают этот талый страшный снег, живую кровь только что живших людей.
Кого убивают? За что? Никто не знает. Кто судил? Когда? Разобрана ли вина? Доказано ли, что нет иного средства спасения «пролетариата и крестьянства» от данного виноватого преступника, как только его полное уничтожение...
В тиши ночной, за кулисами, в неизвестности даже и от латышей, которые выполняют роль палачей, творится расправа и выносится смертный приговор.
Личные счеты сводятся только ТАКИМ путем. Произвол ужасает самих латышей-чрезвычайников.
С убитых сдирают и белье. И голых, как поленья дров, накидывают на грузовики и везут (по слухам) на сжигание.
На днях (кажется, 13 марта) один приведенный вместе с 3—4 человеками на 4-й этаж в д. № 7 Варсонофьевского пер. смертник не захотел ждать, когда его, раздетого, поведут на убой — зарезался сам. «Откуда взял нож?» — возмущались латыши.
Заведующий одного из отделов Пупко (кажется, бывший максималист) при допросах бьет по лицу. Чибисов при допросах тоже бьет по лицу. При ВЧК служит специальный штаб проституток. Обязанностью их является вызнавать образ жизни и мысли у тех «гостей и кавалеров», которых они заманят собою на Тверском бульваре или в доме терпимости. Анекдоты в этой области столь красочны и непередаваемо жутки, если принять во внимание, что мы живем не в Персидском шахстве или турецком султанстве, а в Социалистической Республике, что отказываемся передавать.
Все контрразведчицы, т. е. шпионки, все сыщицы и даже проститутки — латышки. Из служащих в ВЧК двух тысяч человек три четверти, а по отзывам других больше трех четвертей, — латыши. И только четверть — русские. Ранее попавшие латыши поставили на эту службу свою родню — жен, сестер, братьев. В Москву из Латвии в ВЧК едут, как в Америку на разживу. Ряд служащих латышей и латышек по опросу оказываются недавно приехавшими из Латвии. Побудительный мотив: «Выписал брат или муж», «Необходимость заработка» и т. д. Есть служащие семьями — дяди, племянники, двоюродные братья. Синекура вовсю.
Конечно, ничего коммунистического в этом нет, хотя все латыши — «коммунисты». Они поддерживают очень добросовестно этот строй, потому что он ДЛЯ НИХ очень хорош. Но также поддержат и ту же старую охранку, если она щедро оплатит их. Делают они то же грязное дело, что и в охранке, то же мучительство людей и так же грязно, как и раньше, с произволом, корыстью, со сведением личных счетов, с тупостью незнания концов и начал и механическим выполнением приказов начальства.
Самые мелкие сотрудники получают 800 руб. (по новой ставке с 1 апреля 1200 руб.). При иерархической системе оплаты более ответственные «коммунисты» получают гораздо больше. А со включением «командировочных», «разъездных» — получают сверх сметы, сверх меры, сверх учета и отчета...
Латыши и латышки ведут допросы, производят обыски, пишут протоколы, отбирают книги, письма, рукописи, зачастую почти не владея русским языком. Что из этого выходит — ясно. Сами латыши, хорошо владеющие языком, рассказывают из этой области «забавные» истории, далеко не забавные для их жертв.
Нечего говорить, что во всем этом «служении интернационалу» никогда так не попиралась и не топталась в грязь эта наша, самая высшая и дорогая нам и всему трудящемуся миру идея. Сделать из соседней национальности, из честного, развитого, самостоятельного народа латышей какую-то чужеземную опричнину, предмет ужаса, отвращения и гнева другой нации — позор и преступление теперешнего правительства, и ему надо положить конец...
Кроме использования штаба проституток, в ВЧК служат дети. Они иногда учатся в школах, иногда — нет. Дети 12, 13 и 14 лет. Были случаи использования более малолетних. Дети получают большие деньги для конфет, всяких сладостей и прочих приманок, держатся веселыми и щедрыми товарищами, легко завязывают связи с другими детьми, проникают в семьи, особенно военные, подслушивают и вызывают на разговоры старших за обедом или чаем в доме товарища и потом доносят. Дети, восприимчивые и увлекающиеся шпионажем и провокацией как занятной игрой, овладевающие доверием там, где взрослому нет доступа, играя и вертясь под ногами, не вызывают подозрений, конечно, и таким образом оказывают большие услуги правительству. Они ходят в таких же, как и взрослые охранники, кожаных курточках и штанах, имеют велосипеды, оружие и всякие подарки и привилегии. По научении переодеваниям и хитростям лучше, чем взрослые провокаторы и охранники. Они лгут, глядя в глаза чистым взглядом блестящих детских глаз, подслушивают, подсматривают, обыскивают, воруют показавшиеся им подозрительными письма и документы со стола и из стола... Представить себе степень душевного растления этих несчастных детей трудно.
Из писем и со слов М. А. Спиридоновой известно, что с 9 марта к ней поставили для охраны 6 чрезвычайников со строгим запрещением открываться ей, кто они.
Один из них, латыш 23 лет Ян Бивинь, всё время ходил с докладом к обер-провокатору Уралову (заведующему «секретной частью» в ВЧК). Этот латыш с симпатичным лицом и манерами, большевик умненький и выдержанный, целые часы проводил в камере у М. А., говорил и вызывал на разговоры, пил и ел с ней вместе чай и обед из одной чашки и тарелки, жил в полном смысле слова братской жизнью с заключенной. Когда ей делалось худо, он ухаживал за ней, укрывал, бегал в лазарет за медицинской помощью и т. д. Глядел ясным, добрым взглядом тоже почти детских глаз и лгал, лгал... Ему было приказано «влезть в доверие» всячески и передавать каждое слово и записку в ВЧК Уралову и т. д.
Тут уже обучение в провокации дало блестящие результаты, можно считать такового обученного навсегда погибшим человеком, для чего бы он ни лгал и ни притворялся. Тут уже пройдены все ступени и все преграды этики и революционной прямоты и честности.
ВЧК, расстреливая спекулянтов и через свои отделения на всех железнодорожных перекрестках убивая и грабя мешочников, как и во всем, верна себе. Она имеет огромные запасы на несколько месяцев съестных продуктов в своих подвалах и складах. Она имеет много из того, что не имеет Москва уже давно. Она устроилась как государство в государстве в порабощенной Москве. У нее целые кварталы домов реквизированы во владение, за которые они не платили городу еще ни копейки. Самоснабжение 2000 «спасителей республики» (как жалуется «Правда») идет вовсю. Есть своя портняжная, прачечная, клубы, парикмахерская, столовые, телефонные станции, монтеры, сапожники, слесаря и проч. и проч. Идет постоянно деятельный розыгрыш реквизированных вещей, у всех набрано добра вволю.
При остановке железнодорожного движения эта остановка была богато использована для «командировок»: «Ездить нам легко, свободно, навезли себе всего...»
Привезла себе ВЧК несколько вагонов из Украины. Чтобы Продком в попытках навести справедливость не наложил запрета на их товары, ВЧК остановила свои вагоны в 11 верстах от Москвы и потом конспиративно на тех грузовиках, на которых они возят мертвые тела расстрелянных ею, и на ломовиках перевезли к себе 2000 пуд. сала, 500 п. конфет, монпансье, затем мяса, масла, сахару и т. д.
Каждый театр должен присылать в ВЧК даровые билеты и билеты по удешевленным ценам и ежевечерне идет раздача этих билетов сытым, веселым и довольным собой и окружающей жизнью людям.
При скоплении запасов и реквизированных вещей хищение легендарное. Есть запасы коньяку, спирту, шампанского. Вся чрезвычайная знать пьянствует чрезвычайно (в рассказах всеми выделяется лишь Дзержинский, как исключение). Если кто из меньшей братии чрезвычайников стащит бутылку — расстрел.
Самая меньшая братия — латыши, несущие палаческую и охранническую службу, — терроризирована и рабски-точно исполняет приказания. Платят всем хорошо. Дешевые столовые, одежда, всякие мандаты и права, всякие сверхурочные платы, командировочные, разведочные, — всё вместе составляет огромного паука, сосущего последнюю кровь рабоче-крестьянской республики. 4 человека едут на 3—4 дня, тратят 18 тысяч разъездных, имея даровой проезд, готовую посадку в поезд и т. д. и всюду открываемые с трепетом двери.
Контрразведочный отряд Полякова съедает сказочные цифры. Контрразведчику иногда дается в день 10 тысяч р.
Работает в ВЧК до 2000 чел. Никого там не видно. Делать такому количеству людей нечего. Они давно уже изобретают заговоры, а не действительно открывают их. (Ходят определенные слухи, что бывшие в январе—феврале этого года частые налеты на автомобили и стрельба по милиционерам инсценированы чрезвычайниками с целью доказать несвоевременность ликвидации чрезвычаек. Весьма возможно, что ночное нападение на Ленина, ехавшего на автомобиле, — тоже явление этого порядка.)
Можно быть уверенным, что для доказательства своей нужности после этого номера нашего «Бюллетеня» будет изобретено и «открыто» еще несколько заговоров.
Часов с 11 —12 дня показывается «чрезвычайный народ», делая видимость дела. Но в обед действительно ВСЕ уже в ВЧК и народу сразу очень много. В получку жалования и продуктов народом кишит.
Тем палачам, что берутся убивать ночью, дают платой за кровь добавочных полфунта хлеба, сахару и масла. Не все латыши идут с охотой на это грязное дело, но значительная часть делает это без спора, и еще некоторая часть делает добровольно и с охотой. О последних лучшие из латышей говорят с брезгливостью.
Те сведения о редких расстрелах «бандитов», что проникают в газету, — сплошная ложь и лицемерие. Убийства текут рекой, как тот стаявший снег, который не знают, как спрятать под землю. Чрезвычайники машут рукой и смеются над подобными «докладами»: «Да сегодня в одну ночь убили втрое больше. Доклад!.. Ха-ха...»
Рабочий класс и крестьянство должны открыть двери в это позорное палаческое учреждение, увидеть там всю грязь, разврат и убийства без ответа и контроля... и не оставить там камня на камне...

Архив Гуверовского института, коллекция С. П. Мельгунова, коробка 1, дело 1, лл. 55—60 (машинопись).